Два человека заточены в холодном доме.
Брат и сестра играют в жизнь, которая была, которая могла бы быть и которой не будет никогда.
Феличе и Клэр пытаются убежать от самих себя и ото всех. Актеры, выброшенные обществом за бесполезностью. Тонкие, ранимые, обожжённые горем, не от мира сего — кому они нужны…
Город объявил их сумасшедшими. Простой и древний способ заклеймить заложников трагических обстоятельств, выбравших добровольное заточение. И вот уже можно бросать в них камни, можно обрекать их на голод. Как это возможно? На то дана бумага. Уильямс называет это «бюрократическим крючкотворством».
Но разве можно судить о людях только по тому, что о них говорят. Даже если человек кажется иным, не таким как все, ведет себя странно, прячется и закрывается ото всех — он ЧЕЛОВЕК. С чувствами, мыслями, страданиями. Заколачивать окна в его дом — обыкновенный фашизм. Это бесчеловечно.
Феличе и Клер кричат о помощи в оглушающей тишине. Никто не слышит. Они обречены жить со своей неутолимой болью. Боль не проходит, ей нет конца. Хэппи-энда нет. Выйти за порог, сойти со сцены равно что смерть.
А потому снова и снова играть плечом к плечу. Быть вместе иначе не быть. Сжав зубы, брат и сестра кидают друг другу очередную реплику спектакля для двоих.
Кто решится протянуть им руку? Зритель?
Пронзительный, жесткий и интеллигентный спектакль полный нежности и трепета.
Актерский гений заставляет прожить за 2 часа целую жизнь.
Аскетичное решение декораций усиливает идею иллюзорности существования и выводит на первый план настоящие эмоции, которые и есть театр, чему учил Станиславский, и чье учение редкость на московской сцене.
Спектакль-притча для тех, кто ищет психологический, глубокий театр с истинным переживанием здесь и сейчас
